"..так женщина говорит мужчине (который ее разворошил, подмял под себя, разломил, как курицу, а потом отпустил, обмяк, лежит прохладный и потный, хочет пить, тяжело дышит):
— Бедный мой мальчик.
И гладит по волосам.
А ведь — действительно «бедный».
Потому что она знает (а кому еще знать это, как ни ей), что ее мужчина не готов умирать.
Что сражаться готов, а умирать — нет. Что смерть для мужчины противоестественна. Что ему там просто не за что уцепиться.
(Сколько мальчишек в детстве погибло, упало с какой-нибудь крыши, соскользнуло под поезд, сгорело в домах, утонуло — только потому, что они искренне считали, что с рожденья бессмертны. Неповзрослевшие женщины так не думают, они осторожней.)
... Мужчина лежит лицом вниз, хочет пить, в туалет, вообще встать — и его охватывает печаль. Он тоже знает, что не умеет умирать, но знает, что умирать придется как раз ему.
«Сначала женщины, старики и дети». Он не старик, не женщина и не ребенок. Их выведут всех, а его оставят. Он сам останется. Он тот, кого спасают последним. Или он последний из тех, кого он сам спасает. Разница невелика.
Поэтому он не встает, не идет в туалет, а лежит под рукой женщины и думает, что он кутенок.
— Бедный мой мальчик! — говорю я своей собаке, которая ни разу не мальчик, потому что сука и у нее течка (я уж сбился со счета, какая). — Глупая моя кошка.
∗∗∗
Так что — если есть еще — самая большая нежность, которую может сделать женщина (да и любой человек) для своего мужчины, то это — оговориться в постели. Перепутать слова.
Женщина гладит по голове своего мужчину (после всего) — и вдруг говорит: «Ты моя любимая девочка».
У мужчины, наверное, сильно напрягаются плечи.
«Ты что — спятила?» — скажет тот, кто хочет себя защитить. (Тогда женщина скажет: «Я так к тебе не отношусь. Ты не думай!»)
Тот, кому все равно, сделает вид, что не расслышал.
А честный поймет, что все это — правда.
Потому что это слово с мягким «д», смешным «ва» (если по транскрипции) и совершенно нелепым «чк» — самое нежное. Последнее из возможных...
∗∗∗
Поэтому теперь — в коридоре — обращаясь к нам всем, как к мальчику, девочке и собачке, через головы всех, кого я любил, через все наши смерти (мелкие, крупные, промежуточные и через ту окончательную, когда сначала ты, а потом я, и, возможно, когда ты, я даже не сразу узнаю) — ты протягиваешь ко мне руку, гладишь меня по затылку и говоришь:
— Смерти нет. Смерти нет. Смерти нет.
— Смерти, конечно, нет, — отвечаю я, — но когда мы, наконец, отлепимся друг от друга, мы — непременно помрем." (с)
